24 сентября 2011 г.

Миска мёда на столе

Вот она, моя кепка. Легко узнал бы из тысячи. Над козырьком прикручена звезда офицера советской армии. Купил её в Харбинском универмаге, а кокарду в антикварном магазине. Сейчас она красуется на голове продавца мёда. Но я-то не в обиде. Хорошо знаю, каким образом оказалась у нового хозяина. Ну, а он вряд ли догадывается, кто стоит у прилавка.
Дело было пять лет тому назад. Я решил пройти пешком по правому берегу Уссури до Кокшаровки. В районе Краснояровки перебрался через реку. Здесь она шириной метров 80 и глубиной в среднем до метра. И тут оказался перед неизвестным населённым пунктом, огороженным по периметру жердями.

По правде говоря, я слышал, что где-то в этом районе находятся развалины староверческого села Степного. Ещё удивился подобному названию среди тайги. Видимо, дали в память о прежнем месте жительства. Теперь здесь остался целым лишь один домик, служивший кому-то охотничьим зимовьём.

Нахлынувшая грусть быстро развеялась, когда по едва заметной тропинке углубился в заросли лимонника вдоль русла. Кругом ни души, только мошки назойливо вьются перед глазами. А сбоку шумит мощный поток самой длинной реки Приморья.

На ночевку остановился на широкой песчаной косе часов в шесть вечера. Конечно, можно было прошагать до темноты еще километров десять, но для этого пришлось бы ещё раз пересечь реку в брод. Глубины я не знал и промокнуть в общем-то не желал. Кроме того, лучшего места для ночлега трудно было сыскать. Коса продувалась лёгким ветерком, что создавало для кровососов непреодолимое препятствие. Да и песочек за день прогрелся, гарантируя тепло под боком до самого утра.

Я разобрал закидушку, насадил на три крючка по кузнечику и забросил подальше от берега. Теперь оставалось набрать для костра сухого хвороста и поставить на огонь видавший виды котелок. Вскоре тревожно зазвенел колокольчик на леске. Так рваться может только крупная добыча.

Поймалась плеть, рыба похожая на сома, но тоньше, с тремя острыми костяными плавниками. Разделав её, положил в бурлящий кипяток. Через некоторое время добавил соль, перец и лавровый лист. Всё, простейшая уха готова к употреблению.

Ночь прошла сравнительно спокойно. Лишь иногда просыпался, смотрел на яркие звёзды, в тайге они особенно близки, и вслушивался в шум воды. Река делала поворот между скалами и её поток отчаянно бурлил, издавая разнообразные звуки. То, казалось, стучит по рельсам железнодорожный состав, то, словно, рычал громадный неведомый зверь, обижаясь на прилёгшего неподалёку непрошенного соседа.

Утром я доел остатки ужина и провёл разведку. Тропа вдоль правого берега заканчивалась тупиком с большой пасекой. Над ульями клубились пчёлы, запасая последний нектар осенних цветов. Привязанная у двери дома большая собака, несколько раз гавкнув, лениво залезла в будку.
На двери висел своеобразный барометр. Закреплённая сухая ветка какого-то дерева упиралась в надпись «ясно». Ниже были надписи «хмуро», «дождь». Видимо, ветка реагировала на степень влажности воздуха и позволяла хозяину строить собственные прогнозы погоды.
Зашел в избу. Всё, как обычно - большая печь, железная кровать у стенки, два окна. На столе керосиновая лампа, миска с мёдом и ломоть хлеба, вроде приглашения отведать угощение. Я не отказался, отведал и запил колодезной водой.

Подумал, как бы отблагодарить пасечника? Увидев на вешалке старую дерматиновую фуражку, натянул на голову, а взамен повесил свою с длинным козырьком и околышем. Уже в Кокшаровке узнал, что пасека принадлежит некому Симону из Саратовки…
И вот мы повстречались на рынке в Находке, за полтысячи километров от того таёжного, дикого уголка. Пасечник, заметив мой интерес, стал нахваливать мёд, показывая, где липовый, где цветочный, где диморфантовый.

Я поднял банку липового и сказал:
- Здравствуй, Симон.
Пасечник удивлённо склонил голову к правому плечу и произнёс:
- Здравствуй, человек. Только я не Симон, а его внук. А Симона хлопнули ещё в тридцать седьмом. Вместе с братьями, пострадал за веру.
- Это я повесил фуражку на вешалку.
- Спасибо, хорошая оказалась вещь, удобная. Заберёшь назад?
- Нет, носи на здоровье. Я твою затерял.

Мы расстались, словно старые знакомые. Но ведь так оно и было на самом деле. Я пообещал заехать к пасечнику как-нибудь, чтобы снять сюжет и подарить диск. Собираюсь успеть к середине октября до снега, заодно наберу кедровых шишек. Говорят, на них в этом году урожай.

Владимир ЧЕТВЕРГОВ.

6 сентября 2011 г.

Предупреждение хозяина

Видели ли вы тигра? Не того, похожего на бесцветную плюшевую игрушку, с замученными глазами и впалыми боками, что в зоопарке. А настоящего, хищного, опасного, ловкого, презрительно злого?
Почему-то некоторым везёт. Не успеют на опушку выйти, вот и он - красавчик. Потягивается, позёвывает, язычок высовывает, зубки показывает. Красота! Снимай, да и только.
Правда, большинству таёжников, промышляющих в дальних урочищах в верховьях рек и ключей, подобное «счастье» не выпадает и за всю жизнь. Сам я прошагал по дебрям не одну милю, но лоб в лоб с амбой не сталкивался.
Конечно, не скажу, чтобы не чувствовал рядом полосатого зверя. Не раз пересекал болотистые тропы с четким свежим следом. Догадывался, где-то рядом за мной следит пара зорких, любопытных глаз. Перехватывало от этой мысли дыхание, лоб покрывался испариной. Однако Бог миловал.
А вот моим друзьям-корневщикам – Сергею, Виктору и Николаю - совсем недавно «повезло». Встретили-таки хозяина тайги. И судя по внешнему виду - глубоким ссадинам, синякам да шишкам – рандеву оказалось не из приятных.

Рассказывают, вечерком, едва начало смеркаться, расположились на берегу Эрдагоу, притоке Даубихэ. Поставили палатку, развели костерок, стали варить кашу. Ароматный дух поплыл далеко окрест. Для голодных людей, протопавших меж скал целый день запах показался прямо райским.
Тут-то где-то с вершины посыпалась вниз щебёнка, словно человек пробежал поперёк. Таёжники подняли головы. Тишина. Решили, наверное, кабарожка сорвалась, услышав человеческий голос.
Пока разложили варево по мискам, совсем стемнело. В шаге окрест повисла плотная чернота. Лишь стволы ильмов освещались пламенем костра, словно ноги огромных, сказочных чудовищ.
Опять посыпалась со звяканьем щебёнка, но уже гораздо ближе. В каких-то метрах десяти. Ну, уж на маленького осторожного оленёнка это никак не походило. Отложив ужин в сторону, Николай крикнул: «Эй, кто бродит, выходи, не то пальну из дробовика!»
Несколько минут люди с тревогой вслушивались в тишину. Она была тугой и враждебной. Лёгкий ветерок зловеще прошелестел по листве. Аппетит пропал.
На галечном берегу кто-то глубоко вздохнул и многозначительно прокашлял. Николай выстрелил вверх дуплетом. И тогда рядом с палаткой раздался леденящий душу рык.
Друзья обомлели. Рык повторился ещё раз. В нём послышалась угроза и смертельная опасность. Сергей бросился сломя голову вниз по реке. Виктор пересёк водную преграду, словно торпеда и, набивая шишки, ломанул сквозь прибрежную лозу. А Николай, обдирая ногти и ладони, полез на сопку, выворачивая камни, лихорадочно хватаясь за колючую аралию.
Всю ночь таёжники провёл на ногах, всё дальше удаляясь от рассерженного зверя. Утро Сергей встретил в районе Гордеевки, Виктор на чугуевской Табахезе, Николай перед мостом Верхней Бреевки.

Домой каждый добирался на попутном транспорте, вспоминая происшествие как дурной сон. Встретившись, обменялись впечатлениями и решили, что корневать никогда больше не пойдут. Предупреждение хозяина тайги для них оказалось последним.
Владимир ЧЕТВЕРГОВ